Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл

Вскоре после рассвета сильные толчки и грохот под ногами показали, что вода, быстро прибывая и удерживаясь назло всем усилиям по её откачке, вытолкнула более лёгкие бочки вверх к палубе, которую они принялись подпирать.

Теперь, вследствие увеличения числа пустых ёмкостей в трюме, плавучесть корабля возросла, но малейшая опасность затопления судна напрямую – полностью наводнённого – оставалась, поскольку его палубы скоро оказались бы в воде, а многие из составляющих его древесных пород, таких как индийский тик, определённо являлись более тяжёлыми, чем вода. Этот фактор в совокупности с жемчужными раковинами на борту противодействовал плавучести бочек.

Наконец долгожданное солнце появилось; тонущий «Парки» тем временем опускался ниже и ниже.

Все вещи, находящиеся в готовности, мы продолжили загружать с борта тонущего судна, как с причала.

Но не без некоторой демонстрации любви к нашей бедной бригантине.

Для моряка судно не просто части механизма, а существо из мыслей и мечтаний, с жизненными инстинктами. Положите руки на вибрирующий руль – и вы почувствуете, что он пульсирует. Я любил суда, как их любят мужчины.

Оставление бедного «Парки» походило на расставание с чем-то судьбоносным. Оно было встречено достойно и смело. Со всеми этими мыслями Небожитель, Самоа и я оказались в лодке, быстро усевшись в неё, пока судно не успело затонуть и увлечь нашу лодку за собой в образовавшийся водоворот, в котором корабль обернулся уже дважды. Но, вопреки воле волн, с последним взмахом фрагментов его порванных саванов и тряской палубы Ярл вогнал свой топор в расколотый пень грот-мачты и только тогда присоединился к нам.

Мы медленно отсалютовали и поплыли дальше.

Но спустя десять минут после этого корпус, сотрясаясь, повернулся в воде, пошёл кругом ещё раз, приподнял свой острый нос, как утопающий человек поднимает руки, долго выпускал кипящий воздух и ушёл вниз.

Многие из его старых досок были уже дважды разрушены, однажды он был выброшен на океанский пляж; теперь же погрузился в самый глубокий склеп с костями утопленных судов и утонувших людей.

Снова на плаву в нашей раковине! Но уже не с тем бесстрашием, с которым мы уходили от палубы «Арктуриона». Смелость приходит импульсивно и в течение какого-то времени ведёт немногих или лишённых предчувствия. Но, укрепляя вас, ужас меняет вашу суть. Так и теперь. Я отплывал от «Арктуриона» с крепким сердцем, но когда я уходил от утопающего «Парки», то почувствовал, что моё сердце утонуло вместе с ним. При попутном ветре мы уже держали курс на запад, надеясь впервые за много дней увидеть землю.

Глава XXXVIII

Море в огне

Ночь после нашего бегства с «Парки» была ознаменована незабываемым и удивительным зрелищем.

Задремав на днище лодки, Ярл и я были внезапно разбужены Самоа. Сначала мы увидали, что океан окрасился в бледно-белый цвет, переливавшийся по всему пространству золотыми крошками искр. Но блистающая вода отбрасывала мертвенный свет на лодку так, что мы казались друг другу призраками. Для многочисленных наших преследователей наш след за кормой предстал в виде линии стремительно двигавшейся светящейся пены, в то время как тут и там под поверхностью воды следы акул обозначались яркими зеленоватыми линиями, пересекавшими друг друга не раз и не два в каждом направлении. Вдалеке пятнами, разбросанными на море, как созвездия на небе, светились неисчислимые медузы в окружении маленькой, круглой, сияющей рыбки, встречающейся только в Южных морях и Индийском океане.

Внезапно, когда мы уже присмотрелись, вдали высоко в воздух вырвалась ярко блестящая вспышка, сопровождаемая знакомым глубоким звуком дыхания кашалота. Вскоре море повсюду вокруг нас хлестало фонтанами огня, и огромные тела, отражающие яркий свет своими боками, внезапно и резко подняли свои головы над водой и, встряхнув искрами, обозначили место, куда из глубины к фосфоресцирующим волнам поднялось их огромное стадо.

Пар, вырывавшийся ввысь, был намного более сияющим, чем любая из частей моря, что объясняется, возможно, изначально большим прибавлением яркого света жидкости к более яркому блеску моря при её проходе по дыхалу и выбросу из него.

Мы пребывали в большом страхе, так как левиафаны, не имея какого-либо порочного намерения, могли бы уничтожить нас, просто коснувшись нашей лодки. Мы хотели бы держаться в стороне, но они были повсюду вокруг нас. Однако мы были в безопасности, поскольку смотрелись похоже на них в бледной морской воде, и специфическое свечение, которое исходило от нашего киля, казалось, сдерживало их. Очевидно, внезапно обнаружив нас, многие из них погрузились с головой в воду, выбросив свои пламенеющие хвосты высоко в воздух, и покинули эту часть моря, ещё ярче засверкавшего от их бурного погружения.

Курс их оказался таким же, что и наш собственный: они двигались на запад. Удалившись от них, мы опустили наконец вёсла и потянулись к северу. Одновременно нас настойчиво преследовал один одинокий кит, который, должно быть, принял нашу «Серну» за родственную рыбу. Назло всем нашим усилиям, он приближался всё ближе и ближе, тщательно тёрся своим пламенеющим боком о планшир «Серны», повсюду оставляя длинные полосы глянцевидного прозрачного вещества, которое тонкой паутинкой выделялось из его тела.

В ужасе от невиданного зрелища Самоа сжался. Но Ярл и я, пользуясь близким и товарищеским отношением к китам, при помощи вёсел отодвинули от этого ухажёра лодку: метод, которым часто пользуются в рыболовстве.

Близость кита возродила в этом рослом проницательном Небожителе весь энтузиазм его отважного призвания. Однако, тихий по своей природе, чистокровный китобой не предаётся большому азарту в этой игре. И это убеждённое спокойствие воспрепятствовало тому, чтобы Ярл бросил свой гарпун: охота была бы безумием при существующих обстоятельствах и, конечно же, несуразной выходкой. Но «О! Как раз для броска!» – закричал мой Викинг. И «Где теперь наше старое судно?» – добавил он, вспомнив его.

Но, к моей большой радости, монстр наконец отбыл, примкнув к своему стаду, чьи высокие фонтаны пламени всё ещё виднелись на удалённой линии горизонта, переливаясь там, как прерывистые сполохи северного сияния Авроры.

Море сохраняло свою яркость в течение приблизительно трёх часов, которая по истечении половины этого периода начала исчезать; и за исключением случайного слабого усиления, последовавшего после быстрого смётывания рыбы под водой, явление наконец полностью исчезло.

Прежде я видел несколько случаев морского фосфоресцирования в Атлантике и в Тихом океане. Но ни один из них не шёл в сравнение с тем, что происходило той ночью. В Атлантике поверхность океана начинает светиться очень редко, за исключением гребней волны, и оно главным образом появляется там во время влажной тёмной погоды. Примите во внимание, что в Тихом океане все подобные случаи, предварительно изученные под моим наблюдением, были отмечены участками зеленоватого света, не сопряжённого с ужасающей бледностью моря. Дважды у побережья Перу я был согнан с моего гамака тревожным полуночным криком: «Все наверх! Поворачиваем судно!» И мы стремительно бежали по палубе, глядели на море, белое как саван, по причине чего мы и занимались промерами и наблюдением.

Вообще-то, моряки любят чудеса и любят рассказывать о них. И от многих старых товарищей по плаванию я слышал различные мудрёные объяснения рассматриваемого явления. Отклоняют, правда, лишённое философского смысла и правдоподобия экстравагантное мнение одного из моих навигационных друзей – не меньшего философа, чем сам мой Викинг, а именно: то, что фосфоресцирование моря вызвано волнением среди русалок, золотые кудри которых, растрёпанные и взъерошенные, действительно освещают воду в это время; и я продолжаю делать запись более достоверных теорий.

Фарадей мог бы, возможно, приписать явление необычным электрическим свойствам атмосферы, и исключительно только этому. Но тут моему учёному другу резко возразили бы многие умные моряки, которые частично приписывают его присутствию большого количества гниющих фрагментов животных, которых в море, как хорошо известно, имеется достаточно.

И, казалось бы, весьма разумно предположить, что это означает, если